Ёлки военных лет в СССР

На них зажигали огарки довоенных свечей. 

Их освещали дымным светом коптилок. 

Нет в мире силы, способной отвратить человека от духа праздника. Жесточайшая война и близкая, в каждый миг возможная смерть не властны над страстным желанием счастья вопреки всему.

Каждый год, наряжая ёлку, погружаясь в декабрьскую атмосферу кутерьмы и приятных забот, вспоминайте об этом. Вспоминайте, что были и такие в истории Отечества нашего Новые года, от повторения которых да уберегут нас воля небес и ход истории...

В декабре 1941 года Москва по-прежнему была на осадном положении, хоть и шло наше контрнаступление, хоть и отбрасывали врага от стен города. Однако, невзирая на прифронтовой статус, власти в Москве объявили обязательным проведение новогодних ёлок для детей практически всеми действующими театрами, домами культуры и домами пионеров.

Готовились как могли: силами военных привозили из ближнего Подмосковья высоченные ёлки, хлебопекарные комбинаты и кондитерские фабрики из всего, что находилось, пекли сдобу, делали разноцветную карамель, предприятия Моспрома из любого подручного материала мастерили игрушки.

Вы и сейчас встречаете их среди ваты и мишуры в старых коробках родителей, коим перешли по наследству от военного времени парусники и стрекозки, самолётики и цветы, скрученные искусно из обрезков проволоки, странной формы шары — они же и лампы, только без цоколя, выдутые на Московском ламповом заводе. 

Мандарины!

Каждому ребёнку полагались в подарке мандарины — абхазские жёлто-зелёные, кисловатые и невероятно душистые, они всего сильнее напоминали о времени мира, который, казалось, исчез почти навсегда...

Музыку на детских праздниках обеспечивали не только штатные (да и что от них осталось — многих призвали на фронт) музыканты, но и полковые оркестры, фронтовые агитбригады — все те, кто оказывался рядом и был готов с комком в горле петь и играть, хоть тебе гармонист с трёхрядкой. 

«В лесу родилась ёлочка...»

«Нерушимой стеной, обороной стальной...»

Каково им было, тем взрослым? У всех ли к тому времени уцелели семьи, все ли знали, где их родные, могли ли они послать им весточку?.. А жизнь продолжалась, она требовала от всех несломленным духом жить, не оглядываясь назад, не задерживая дыхания — миг становился в те дни ценнее вечности, и секунды счастья куда как верно перевешивали любые сокровища земные.

Те сокровища, кто что мог, москвичи несли в пункты сдачи драгоценных металлов — в помощь фронту.

«В едином порыве!» — это и  сегодня не пустые слова для многих, а в те дни... И что важно особо, государство всеми силами показывало, что за каждый клочок мирной жизни биться готово до последнего: за неделю до Нового года Совнарком СССР постановил перенести день отдыха с воскресенья, 28 декабря 1941 года, на четверг, 1 января 1942-го. А могли же и просто отменить!

Это как знать о неминуемой схватке, страшной и смертельной, той, что случится короткое время спустя здесь, у порога дома твоего, и всё же ставить свечи на стол, доставать лучшую посуду, готовить всё, что только в запасах нашлось, и накрывать стол: кому к тризне, кому к счастливому избавлению и всем без исключения — к единой, на всех одной Победе.

Как они жили?

Как радовались? Как выжили и победили?

Вот бы о чём подумать нам...

Дети (всегда, и нечего нам тут возразить) — заложники деяний взрослых. Сколь угодно можем мы объяснять им и себе: «Такое было время. Так было надо. Мы не могли по-другому...», легче от этого на душе не становится.

«Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Дети Страны Советов в Победу верили. Веровали в неё. Бывало, что и посильнее взрослых. Вера детская в чудо и справедливость несокрушима.

Быть может, их молитвами мы и победили тогда. Быть может, именно поэтому в самые страшные дни Великой Отечественной взрослые мужчины, стоявшие у руля государства, иногда принимали решения, казалось бы, идущие вразрез с железной логикой момента, с неумолимостью военного времени...

Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии Андрей Александрович Жданов, человек ответственный до крайности и необычайно скромный в быту, снабжение блокадного Ленинграда отслеживал ежедневно и ежечасно — он, собственно, и жил в кабинете и все решения по экстренным (тем, что не укладывались в обычную логику) поставкам принимал сам. Декабрьские яблоки (были они летними, это везли их по Ладоге в декабре) Жданов пропускать отказывался — городу нужны были в первую голову мука и жиры: «Только перевыполнением плана, только сверх нормы поставки». Обмануть Жданова (слово неподходящее, простите) было невозможно, и потому план перевыполнили, яблоки повезли белым днём и даже довезли до города — жаль, разбомбили их практически прямым попаданием. Сладкий яблочный снег можно было собирать руками и есть... 

Бывает горе тяжкое и безысходное.

А бывает такая беда, что и дышать нет сил...

Ленинград дышал.

Жил и боролся.

Ленинград напряжением всех сил (а сколько их было, не мне вам рассказывать) собрал продовольственные резервы на праздничные обеды и подарки. Военные привезли (уж как и где добыли?) тысячу ёлок, самые красивые и рослые отдали в дома пионеров, театры. Ёлочки поменьше везли в бомбоубежища — там было безопаснее и надёжнее. 

Первоначально обозначили для празднования один день — 1 января, но потом, каждый следующий день вырывая у войны, старались провести кто сколько мог — ещё два, три, четыре праздника.

Воспоминания ленинградских детей читать невозможно, не хватает на такое дыхания, но делать это необходимо. И лучше бы — каждый год, в дни декабря.

Как дети мылись (не так, как мы моемся каждый день божий) и приводили себя хоть в какой-то порядок, совершенно неожиданно получив от почтальона или посыльного приглашение на новогодний праздник (настоящий отпечатанный билет!), в промороженных квартирах, высовывая из многослойной одежды по очереди то одну, то другую руку... Как терпеливо смотрели представление, ежеминутно думая о праздничном обеде... Как съедали половину, а то, что можно было взять с собой, несли родным...

Нам всё одно этого не понять.

Так хоть бы попытаться.

Каждому маленькому ленинградцу полагался в подарке один мандарин. Жёлто-зелёный, пахнущий будущей жизнью, учёбой, созидательным мирным трудом. Хотя бы один мандарин, но каждому. Иначе быть не могло. Даже в умирающем от голода и холода городе. Даже в аду, устроенном бесноватым городу — колыбели революции.

Каждому маленькому ленинградцу.

Мы знаем пять фамилий тех, кто вёз мандарины для ёлок блокадного Ленинграда: Максим Емельянович Твердохлеб, Семён Ильич Матека, Михаил Васильевич Ляпкало, Василий Иванович Сердюк и Александр Павлович Бойкин. Жданов лично дал распоряжение на этот рейс — вне графика, пропуская вперёд растительного масла и боеприпасов.

По локоть кровавые большевики.

Так надо понимать картину исторической правды.

Повторять известное... Иногда надо. Колонну обстреливали — и жестоко. Немецкие асы — главные в мире сраженцы с мандаринами. В полуторке Максима Твердохлеба насчитали 49 пробоин, да и у остальных было не меньше. На лютом морозе с выбитыми стёклами они довели машины до города, и пальцы им (как можем мы не верить очевидцам — подержите-ка на морозе да хоть бы и палку, намертво схватив её руками хотя бы на полчаса) разжимали с великим трудом, буквально отрывая от разбитых рулей.

Говорят, многие мандарины были с дырками от пуль.

Говорят, самые маленькие из гостей ленинградских ёлок говорили: «Смотри, выросло с дыркой!»

Там тоже были музыканты и артисты. Безвестные по большей части, не народные, не вот прям герои. Многие из них не пережили той первой блокадной — и самой страшной — зимы. Они пели, как и положено, звали Деда Мороза и Снегурочку, как и положено, дарили подарки — вручали торжественно — маленьким измученным детям с прозрачными от голода лицами, тщедушным подросткам, больше похожим по весу и силе рукопожатия на маленьких детей...

Вы знаете эти истории, вы же не можете их не знать. 

 

Как ёлку в ленинградских квартирах рисовали на обоях, набивали в стену гвоздики, вешали на них игрушки. Как нередко находились в коробке с игрушками прошлогодние конфеты (было такое: вешали на ёлку конфеты — и не по одной, помногу) — и какое это было счастье. Как те найденные конфеты делили поровну на всех и торжественно съедали в полночь...

А в каких-то коробках не было прошлогодних конфет. А в каких-то домах не было тех квартир, где когда-то на антресолях лежали коробки с ёлочными игрушками.

Город бомбили.

Дома в нём разрушались, превращаясь в груды щебня, практически каждый день...

Нет Ленинграда. Почему? Почему нет на карте России города Ленинграда? Я не могу понять.

Нет и Сталинграда. Надо ли рассказывать, какие там были ёлки? И сколько осталось там домов с квартирами и коробками новогодних игрушек на антресолях?..

Я не про слёзы вечные. 

Я про память.

Если мы не можем осознать степень мужества и воли тех поколений — и взрослых, и детей, — может быть, мы хотя бы раз в год, в декабре, будем вспоминать об этом?

Хотя бы один раз в год.

Но каждый.

Помните открытку наступающего 1945-го? Известнейшую. С такими словами, что дрожь по телу до сих пор — и каждый раз? Вы же не можете не помнить?

Врагов с пути сметающий

К Победе приведёт

Великий наступающий

Народной славы год!

Всем, кто боролся и жил, посвящается...

Всем музыкантам и артистам детских праздников новогодних — жестоких и святых военных лет.

Всем детям Советского Союза.

Источник