Прибалтика и международный кризис 1939-1940 годов в латвийских дипломатических документах

История международного политического кризиса 1938-1941 годов традиционно привлекает повышенное внимание историков; при этом в сферу исследовательских интересов попадают не только внешнеполитические усилия «великих держав», но и политика «малых» восточноевропейских государств, в том числе стран Балтии. Несмотря на высокий уровень политизации проблемы, за последние десятилетия исследователям из Латвии, Литвы, Эстонии, России и ряда других стран удалось существенно сузить поле возможных интерпретаций относительно советско-балтийских отношений 1938-1940 годов. За прошедшие после распада Советского Союза десятилетия в свет вышло немало содержательных исследований и документальных публикаций.

Выпущенный в свет в 2019 году сборник документов «Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис, 1939-1940 гг.»* (*Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис, 1939-1940 гг.: Сборник документов / Институт российской истории РАН; Российская ассоциация прибалтийских исследований; Фонд «Историческая память» / Сост. Н.Н.Кабанов (отв. сост.), А.Р.Дюков, В.В.Симиндей. М.: Ассоциация книгоиздателей «Русская книга», 2019. 448 с.) вводит в научный оборот новый комплекс дипломатических документов о судьбоносных для всей Прибалтики событиях. В отличие от аналогичных материалов внешнеполитических ведомств Великобритании, Германии, Советского Союза, Литвы и Эстонии отчеты латвийской миссии в СССР ранее оставались неизвестными как отечественным, так и зарубежным историкам.

Корпус представленных в книге документов охватывает период с 8 июля 1939 года по 11 июня 1940 года. Публикуемые в книге 108 депеш взяты из двух дел Государственного исторического архива Латвии. Абсолютное большинство отложившихся в них документов публикуется в полном виде впервые, причем сразу в переводе с латышского языка на русский. Документы представляют собой ранее секретные оригиналы и копии материалов дипломатического и разведывательного характера, а также тексты речей официальных лиц, сопроводительные записки и т. д., направленные в Ригу дипломатической почтой.

Публикуемые отчеты дипмиссии Латвии в СССР вскрывают малоизвестный пласт двусторонних отношений, борьбы и взаимодействия дипломатических служб воюющих и нейтральных государств в начале Второй мировой войны. После заключения в сентябре - октябре 1939 года пактов о взаимопомощи отношения между СССР и странами Балтии официально трактовались как союзные. В действительности это был вынужденный альянс, в котором каждая сторона преследовала свои интересы. Латвия, Литва и Эстония пытались продемонстрировать лояльность СССР, но, страшась советизации, сохраняли каналы взаимодействия с нацистской Германией и не вполне доверяли друг другу.

Оживляют, «очеловечивают», эти документы 230 биографических справок на действующих лиц, многие из которых совершенно не известны даже квалифицированному отечественному читателю.

Вводной исторической статье, написанной с учетом современной отечественной и прибалтийской историографии, мы постарались придать фундаментальный характер. Она помогает читателю погрузиться в исторический контекст публикуемых документов, освещает внешнюю и - под ее давлением изменявшуюся - внутреннюю политику прибалтийских государств в 1939-1940 годах. Также в центре внимания - столкновение в Прибалтике интересов Великобритании, Германии, Польши, СССР, Финляндии и Франции.

Возникшие на развалинах Российской империи страны Балтии - Латвия, Литва и Эстония - на протяжении более 15 лет сохраняли обретенную независимость, пользуясь британской и французской поддержкой и балансируя между Германией, Польшей и Советским Союзом. Однако в конце 1930-х годов в условиях нарастания политического кризиса и начала Второй мировой войны ситуация изменилась. Нацистская Германия приступила к ревизии Версальского миропорядка и реализации своих агрессивных замыслов, а геополитический интерес Великобритании и Франции к региону стал явно затухать. В новой обстановке официальные Рига и Таллин, недооценивавшие тотальность экспансионистских притязаний Гитлера, решили подыграть Берлину.

Существенное усиление германского влияния в Прибалтике, фиксировавшееся советской дипломатией в 1938-1939 годах, вызывало острое беспокойство Москвы. Публикуемые в настоящем сборнике документы также подтверждают, что прибалтийские политики рассматривали сотрудничество с Германией как «меньшее зло». Посланник Латвии в СССР Ф.Коциньш зафиксировал мнение своих прибалтийских коллег-дипломатов: «Как эстонский, так и литовский посланники пришли к единодушному мнению, что если с началом войны наступят судьбоносные дни для Балтийских государств, то меньшим несчастьем все же будет немецкая угроза. Запустив «русскую вошь» в шубу, ее наружу больше не выбьешь» (док. №1). Судя по этому высказыванию, антисоветская позиция прибалтийских дипломатов того времени объяснялась не только политическими страхами, но и банальной ксенофобией.

Казалось, что ближайшее будущее Прибалтики - на стороне Германии и против СССР - было предопределено. Однако в ночь с 23 на 24 августа 1939 года в Москве был подписан советско-германский договор о ненападении. Согласно секретному дополнительному протоколу к этому договору, Латвия и Эстония оказались включены в советскую сферу влияния, а Литва (вместе с Виленским краем, литовская принадлежность которого признавалась и Германией, и Советским Союзом) - в сферу влияния Германии.

Мотивация советского руководства, пошедшего на сделку с Берлином, была вполне очевидна. Получить на своей западной границе германский плацдарм было давним страхом Кремля. В 1939 году все попытки советской дипломатии добиться нейтралитета Прибалтики провалились, подписание германо-латвийского и германо-эстонского договоров стало наглядной демонстрацией прогерманской ориентации прибалтийских стран. По справедливому замечанию российских историков О.Н.Кена и А.И.Рупасова, после 7 июня 1939 года «суть дилеммы, перед которой оказалась Москва, заключалась в том, что сохранение ее позиций в регионе становилось отныне возможным лишь посредством войны с Германией или путем достижения соглашения с ней».

Поэтому, когда спустя непродолжительное время из Берлина поступило предложение подписать договор о ненападении и разделить «сферы влияния», в Москве ответили согласием. Для Германии же на тот момент Прибалтика была не столь важна, как возможность военно-политической изоляции Польши; Латвия и Эстония стали разменной монетой в геополитической игре Гитлера.

Латвийский посланник в Берлине Э.Криевиньш уже 25 августа 1939 года со ссылкой на свои контакты сообщал в Ригу, что, согласно советско-германскому соглашению, Латвия и Эстония отнесены к сфере влияния СССР, а Литва - к сфере влияния Германии. В начале сентября посол США в Москве Штейнгард сообщил своему латвийскому коллеге Ф.Коциньшу о том, что «соглашение о разделе Балтийских государств между Германией и Советским Союзом можно считать свершившимся фактом» (док. №2). Эти данные были достоверными, однако латвийский посланник не поверил в американскую осведомленность. Германские дипломаты наличие секретных соглашений относительно Прибалтики неизменно отрицали; например, 30 августа германский военный атташе в Москве генерал Э.Кёстринг сообщил своему латвийскому коллеге полковнику-лейтенанту Я.Залитису, что «при заключении акта о ненападении между Германией и Советским Союзом не было ни малейшей речи о нарушении интересов Балтийских государств» (док. №4). Попытки латвийских дипломатов получить информацию от советской стороны тоже не увенчались успехом. Руководство Наркомата иностранных дел СССР от ответа на вопрос о судьбе Прибалтики старательно уклонялось, одновременно делая туманные намеки на необходимость расширения двусторонних политических обязательств (док. №6). В итоге министр иностранных дел Латвии В.Мунтерс счел необоснованными слухами информацию о существовании советско-германского соглашения в отношении балтийских государств. В начале сентября он сказал верховному комиссару Лиги наций в Данциге швейцарцу К.Буркхардту, что Латвия ничего не боится, поскольку Россия не позволит Германии трогать Латвию, а Германия остановит Россию, если та захочет сделать то же самое.

Эстонский посланник в Москве А.Рей не верил в существование соглашения о «разделе Балтийских государств», тогда как его латвийский коллега допускал подобный вариант, упоминая в числе прочих мнений и догадок, циркулировавших тогда в дипкорпусе6. Однако министр иностранных дел Эстонии К.Сельтер о содержании советско-германской сделки был прекрасно осведомлен. Уже 26 августа 1939 года начальник разведывательного отдела Генштаба армии Эстонии полковник Р.Маазинг представил своему начальству доклад о том, что, согласно советско-германскому соглашению, государства Прибалтики отошли в сферу влияния Советского Союза. Эта информация была достоверной; по мнению эстонского исследователя М.Ильмярва, у Маазинга был агент, имевший доступ к секретным документам Третьего рейха.

Несмотря на то, что между прибалтийскими дипломатами существовало неформальное «джентельменское» соглашение об обмене информацией, глава эстонского внешнеполитического ведомства предпочел сохранить полученные знания втайне. Пока в Риге пытались разобраться в порожденном советско-германским соглашением клубке слухов, лжи, правды и полуправды, Сельтер начал работу над налаживанием контактов с Советским Союзом.

Уже 2 сентября 1939 года глава МИД Эстонии в ходе встречи с советским полпредом К.Н.Никитиным заявил о желательности заключения нового советско-эстонского торгового соглашения. «Сельтер заявил мне, что правительство Эстонии хотело бы переключить свой торговый рынок на СССР», - сообщал в Москву полпред8. Реакция Кремля была, разумеется, позитивной, и вскоре в Москву для переговоров был направлен директор отдела внешней торговли МИД Эстонии Г.Мери. Его визит был скрыт от всех плотной завесой тайны; по документам выходило, что в Москву ехал простой дипкурьер.

К тому времени в Москве уже находилась латвийская делегация, также обсуждавшая вопросы расширения двусторонней торговли (док. №6), однако в отличие от латышей МИД Эстонии укреплением торговых отношений с СССР ограничиваться не собирался. 19 сентября 1939 года советско-эстонское торговое соглашение было парафировано и для его подписания в Москву отправился глава эстонского внешнеполитического ведомства К.Сельтер. Инициатива визита, как показывают документы, исходила не от советской, а от эстонской стороны. Стоит отметить, что вплоть до конца сентября 1939 года советская дипломатия не оказывала какого-либо активного давления на Латвию и Эстонию; даже история с бегством в ночь на 18 сентября 1939 года из Таллинского порта польской подводной лодки «Орел», по оценке эстонского посланника в Москве, не вызвала серьезного обострения советско-эстонских отношений (док. №13).

22 сентября 1939 года глава эстонского МИД принял латвийского посланника в Таллине В.Шуманиса, недвусмысленно намекнув ему, что истинной целью поездки в Москву является не только заключение торгового соглашения. «Из разъяснений министра мною был сделан вывод, что министр Сельтер сам хотел ехать в Москву, - сообщал в Ригу латвийский дипломат. - Когда я заметил, что поездка министра может вызвать различные мнения и догадки, имея ввиду события последних дней, то министр, отвечая, подчеркнул, что он не обращает на это внимания. Очевидно, недостатка в разговорах и статьях о протекторате Советской России над Эстонией не будет, однако всем стало бы ясно, что этот протекторат носит такой характер, что другие могли бы даже сейчас пожелать. В наших интересах, особенно сейчас, поддерживать хорошие отношения с Россией». На следующий день посланник Эстонии в Москве А.Рей проинформировал о предстоящем визите Сельтера своего латвийского коллегу Ф.Коциньша (док. №16).

В Москву К.Сельтер (в сопровождении жены) прибыл 24 сентября 1939 года; вечером того же дня он был принят наркомом иностранных дел В.М.Молотовым. В ходе встречи советская сторона поставила вопрос о необходимости заключения помимо торгового соглашения еще одного двустороннего соглашения - договора о взаимной помощи, который бы давал СССР право разместить на территории Эстонии свои военные базы. Согласно эстонской записи беседы, К.Сельтер первоначально отвергал советские претензии как угрожающие суверенитету Эстонии, но после полуторачасового перерыва согласился обсудить подготовленный советской стороной проект договора о взаимопомощи. Однако, как замечает эстонский историк М.Ильмярв, содержание обсуждавшегося на встрече проекта договора (обнаруженного впоследствии в Архиве внешней политики РФ), наводит на мысль о том, что подготовлен он был не советской, а эстонской стороной. М.Ильмярв не исключает, что К.Сельтер прибыл в Москву уже с готовым проектом договора о взаимной помощи.

Как бы то ни было, разногласия по поводу содержания договора явно возникли; они касались месторасположения баз и численности вводимых на территорию Эстонии советских войск. Москва не преминула поддержать свою переговорную позицию угрозами (советские войска были давно сосредоточены у эстонской границы). «Если вы не пожелаете заключить с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется искать для гарантирования своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, может быть, более сложные. Прошу Вас, не принуждайте нас применять силу против Эстонии», - заявил Молотов. 25 сентября 1939 года К.Сельтер улетел в Таллин для обсуждения советских требований, а уже вечером 27 сентября вернулся в Москву с необходимыми полномочиями для подписания договора. Сутки спустя, поздним вечером 28 сентября, после двух раундов переговоров, советско-эстонский договор о взаимопомощи был подписан вместе с торговым соглашением.

На протяжении всей этой эпопеи эстонский МИД не информировал о происходящем коллег из Латвии и Литвы. Латвийский посланник в Москве Ф.Коциньш впоследствии вспоминал: «Эстонский министр иностранных дел Сельтер не информировал ни меня, ни Латвийское правительство, несмотря на военный союз и другие соглашения, заключенные между Эстонией и Латвией, о ходе переговоров о заключении пакта о взаимопомощи с СССР. Когда я посетил эстонского посланника Рея, чтобы получить нужную информацию, последний ответил, что министр Сельтер дал указание никому не рассказывать о переговорах».

В своих донесениях в Ригу латвийский посланник не скрывал своего острого раздражения поведением эстонских дипломатов: «Я весьма поражен как действиями министра Сельтера, так и посланника. Вся Москва полна разными слухами, которые напрямую затрагивают наши государства. Поспешный отъезд Сельтера, за которым последовал отлет посланника, еще более эти слухи обострят. У нас, как у союзников, есть не только моральные, но также юридические права испрашивать информацию, ибо русские требования могут затронуть как Эстонию, так и Латвию. Если он отказывается от предоставления хотя бы общей информации о требованиях русских, об этом незамедлительно информирую свое правительство. Действия посланника Рея нахожу некорректными» (док. №17). В свою очередь, посланник Латвии в Литве Л.Сея ядовито заметил в своих мемуарах: «Министр иностранных дел Эстонии Сельтер первым послушался Москвы и вместе со своей мадам поспешил на самолете в Москву, в Риге даже не задержавшись».

Тем не менее Риге не оставалось ничего другого, как последовать примеру Таллина. 1 октября 1939 года латвийское правительство обязало министра иностранных дел В.Мунтерса поехать в Москву для проведения переговоров. Как и в случае с эстонцами, инициатива о визите министра иностранных дел исходила не от советской стороны. Согласование советско-латвийского договора о взаимопомощи продолжалось несколько дней; наконец 5 октября он был подписан. Позднее В.Мунтерс утверждал, что советские требования к Латвии могли бы быть более мягкими, если бы Таллин согласовывал с Ригой свои действия.

Судя по всему, блиц-визит эстонского министра иностранных дел в Москву повлиял на судьбы еще одной прибалтийской страны. 25 сентября 1939 года, на следующий день после встречи В.Молотова с его эстонским коллегой, в Кремль был вызван германский посол в Москве Ф.Шуленбург. Посол был принят лично И.Сталиным, предложившим новую сделку, прямо касавшуюся Литвы. «Он предложил Германии территории к востоку от демаркационной линии, целиком провинцию Люблина и часть Варшавской провинции, простирающейся до Буга. В обмен мы должны будем отказаться от нашего права на Литву», - сообщал в Берлин германский посол.

Для германской стороны это предложение было неожиданным. Согласно подписанным 23 августа 1939 года советско-германским договоренностям, Литва входила в германскую сферу влияния. Германское руководство имело на Литву вполне конкретные планы. Сразу же после начала вторжения в Польшу Берлин по дипломатическим и конфиденциальным каналам попытался убедить литовское руководство присоединиться к войне против Польши - в обмен на Вильнюс. Эти усилия остались безрезультатными, однако 20 сентября 1939 года в Берлине был подготовлен проект договора «Об обороне между Германией и Литвой». Первая статья этого проекта звучала лаконично: «Без ущерба для своей независимости как государства Литва отдает себя под опеку Германского Рейха». Предусматривалось заключение военного договора, а также «тесных и всеобъемлющих экономических отношений».

На следующий день, 21 сентября 1939 года, глава МИД Германии И. фон Риббентроп заявил послу Литвы в Берлине К.Шкирпе о необходимости организации встречи с главой литовского внешнеполитического ведомства Ю.Урбшисом. В позднейших воспоминаниях Шкирпа изложил слова Риббентропа следующим образом: «Он полностью понимает желание Литвы сохранить свою государственную независимость, но Германия также имеет интересы в Литве. В поисках подходящего слова для своей мысли фон Риббентроп проговорился, что - согласно терминам современной дипломатии - Литва якобы составляет сферу интересов Германии, иначе говоря, обе стороны имеют некоторую общность интересов, которые необходимо согласовать». На следующий день Берлин через посла Ф.Шуленбурга обратился к советскому руководству с просьбой передать в германскую сферу влияния так называемый «Сувалкский треугольник» - польскую территорию, вклинивавшуюся между территориями Литвы и Восточной Пруссии. Эта просьба говорила многое о германских намерениях.

Переговоры на уровне министров иностранных дел Литвы и Германии, на которых Берлин собирался продиктовать Каунасу свои условия, должны были состояться в самое ближайшее время. На случай, если литовское правительство окажется несговорчивым, руководством Германии предусматривался военный захват Литвы: 25 сентября 1939 года А.Гитлер подписал директиву, согласно которой германским войскам следовало «держать в Восточной Пруссии наготове силы, достаточные для того, чтобы быстро захватить Литву, даже в случае ее вооруженного сопротивления».

Инициатива Москвы об изменении сфер влияния, однако, остановила реализацию германских планов установления протектората над Литвой. Берлин в очередной раз счел полезным пожертвовать своими позициями в Прибалтийском регионе ради соглашения с Москвой. 28 сентября 1939 года в Москве был подписан советско-германский договор о дружбе и границе. Так же, как и договор о ненападении от 23 августа, новое соглашение сопровождалось секретным дополнительным протоколом, согласно которому Литва включалась в советскую сферу влияния. Подписано это соглашение было в тот же день, что и советско-эстонский договор о взаимопомощи.

На следующий день после подписания советско-германского договора нарком иностранных дел В.М.Молотов вызвал литовского посланника в Москве Л.Наткявичюса и сообщил, что Каунасу необходимо определиться в своей внешнеполитической ориентации. «Ни для кого не секрет, что Литву хочет «перетянуть» Германия. Значит, для СССР важно знать, к какой стране Литва более расположена. Сейчас недостаточно быть «ни горячим, ни холодным», а нужно принимать решение…» Молотов добавил, что Литва политически почти на 100 процентов зависит от Советского Союза и что Германия не будет возражать против того, о чем Советский Союз договорится с Литвой.

3 октября 1939 года в Москву прибыл министр иностранных дел Литвы Ю.Урбшис. Неделю спустя, после нескольких раундов напряженных переговоров, главы внешнеполитических ведомств СССР и Литвы поставили свои подписи под договором о взаимопомощи, предусматривавшим передачу Литве Виленского края и размещение на территории республики советских военных баз. «После подписания договора Молотов, усмехаясь, сказал, что он ожидал, что латыши будут самые упрямые, но такими оказались литовцы» (док. №21, 24).

Благодаря договорам о взаимопомощи с прибалтийскими государствами СССР получил право разместить свои военно-морские базы на стратегически доминирующих в Рижском и Финском заливах эстонских островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский порт), а также в незамерзающих латвийских портах Лиепая (Либава) и Вентспилс (Виндава). Конфиденциальные протоколы к договорам устанавливали предельный лимит на размещение гарнизонов наземных и воздушных сил СССР (в Эстонии и Латвии - по 25 тыс., в Литве - 20 тыс. человек), отражавший компромисс между изначальными требованиями советских переговорщиков и возражениями прибалтийских делегаций.

Одновременно с договорами о взаимопомощи были заключены двусторонние торговые соглашения, позволившие прибалтийским странам получить рынок сбыта сельхозпродукции в СССР и восполнить товарно-сырьевые потери, вызванные острым дефицитом импорта из-за начавшейся войны в Европе.

В современной историографии можно встретить утверждения о «незаконности» договоров о взаимопомощи СССР с Эстонией, Латвией и Литвой, с подписанием которых якобы началась «советская оккупация». Однако об их соответствии нормам международного права того времени свидетельствует то, что эти договоры по просьбе глав МИД прибалтийских стран были зарегистрированы (депонированы) в Лиге наций. «Хотя и под давлением, правительства стран Балтии все же согласились с условиями договоров о взаимопомощи, - пишет современный эстонский юрист Л.Мялксоо. - Эти договоры применялись на практике более чем полгода, поэтому говорить об их недействительности задним числом было бы фикцией. Кроме того, в то время доминировало мнение юристов… согласно которому заключенные под принуждением договоры не были автоматически недействительными».

Неудивительно, что, по сообщению посланника Латвии в Москве, «после подписания пактов взаимопомощи Балтийских государств и Советского Союза интерес в дипломатическом корпусе к Балтийским государствам ослаб. Большая часть соглашения восприняла как неизбежный, но единственный правильный выход из создавшейся новой ситуации» (док. №23).

Политические причины заключения договоров о взаимопомощи были вполне очевидны. Яркой иллюстрацией преследовавшихся советской стороной целей служит датированное 24 сентября 1939 года заявление В.М.Молотова министру иностранных дел Эстонии К.Сельтеру: «Договор с Германией имеет определенный срок действия. Так что ни мы, ни Германия не сложили оружия… Польско-германская война показала, что великая держава не может передоверить свою безопасность другим… Поэтому естественно, что Советский Союз возьмет в свои руки обеспечение этой безопасности». Во время переговоров с литовским министром иностранных дел звучали аналогичные объяснения: «Москва подчеркивала повторно, что СССР интересует только создание военного противовеса на Балтийском побережье. Гитлер является incalculable: он мечется из стороны в сторону и в целом считается только с вооруженной силой» (док. №20). После заключения советско-латвийского договора о взаимопомощи советская позиция была символически подчеркнута организацией коллективного просмотра фильма «Если завтра война…». Латвийский военный атташе Я.Залитис записал: «Содержание фильма: бои Красной Армии с напавшей на Советский Союз германской армией» (док. №42).

Антигерманскую направленность действий СССР в Прибалтике прекрасно понимали в Англии. 5 октября 1939 года У.Черчилль, несколькими днями ранее назначенный первым лордом Адмиралтейства, встретился с советским полпредом И.М.Майским. Черчилль изложил свое понимание внешнеполитической ситуации: «СССР становится хозяином советской части Балтийского моря. Хорошо это или плохо с точки зрения британских интересов? Хорошо. Правда, кое-кто из лейбористско-либеральных сентименталистов проливают слезы по поводу «русского протектората» над Эстонией или Латвией, но к этому нельзя относиться серьезно. По существу же, последние действия сов[етского] пра[вительства] в Прибалтике соответствуют интересам Англии, ибо они сокращают возможный «лебенсраум» Гитлера. Если балтийские страны должны потерять свою самостоятельность, то лучше, чтобы они включались в советскую, а не германскую государственную систему».

Публикуемые документы показывают ревность, с которой латвийские и литовские дипломаты относились к своим эстонским коллегам, гораздо активнее демонстрировавшим готовность сотрудничать с Советским Союзом. Состоявшийся 7-12 декабря 1939 года визит в Москву эстонской военной делегации во главе с главнокомандующим эстонской армией генералом Й.Лайдонером вызвал у латвийского посланника Ф.Коциньша очевидное раздражение. «Эстония следовала своей традиционной тактике быстро приспосабливаться к новым обстоятельствам, т. е. кто рано встает, тому бог подает», - не без яда писал он, отмечая, что «поездка генерала Лайдонера в смысле времени, когда братский эстонцам народ борется в тяжелых боях, не была удачно избрана, в свою очередь, для Советского Союза очень уместна» (док. №40).

Визит эстонской военной делегации в Москву происходил на фоне Советско-финской (Зимней войны) (ноябрь 1939 - март 1940 гг.), ставшей испытанием для отношений Советского Союза и прибалтийских стран. Латвийский посланник в Москве с пониманием оценивал действия СССР: «Молотов начал переговоры с Финляндией, которые, по убеждению русских, следовало тем или иным путем привести к быстрому и благожелательному разрешению. Терпение Советского Союза к достижению поставленной цели действительно не было малым, и, если верить предоставленной мне 30 ноября с. г. послом Германии графом Шуленбургом информации, Сталин даже был готов отступиться от требований базы «Хангё», если правительство Финляндии согласится на аренду двух островков в заливе Хангё. Есть глубокая истина в утверждениях Сталина и Молотова генералу Лайдонеру, что русские хотели достичь соглашения мирным путем» (док. №36).

Вопреки советско-латвийскому договору о взаимопомощи отдел радиоразведки латвийской армии оказывал практическую помощь финской стороне, передавая финнам перехваченные радиограммы советских воинских частей. Такую же помощь Финляндии предоставляли и эстонские военные. Причиной подобного поведения, судя по всему, был неоправдавшийся расчет на британское и французское вмешательство в Советско-финскую войну - ведь уже в начале января 1940 года латвийские дипломаты были информированы о планах союзников совершить воздушное нападение на нефтепромыслы в Баку (док. №46). Впрочем, одновременно латвийская верхушка сохраняла конфиденциальные контакты с нацистами. В ноябре 1939 года состоялась встреча главнокомандующего латвийской армией К.Беркиса и начальника штаба армии Х.Розенштейнса с руководителем эстонского и финского отделов абвера А.Целлариусом.

Передачей разведданных противникам СССР дело не ограничивалось. В латвийском Генштабе разрабатывались варианты действий, которые эвентуально могли бы применяться для блокирования советских военных баз, перекрытия прибрежных районов Рижского залива. Аналогичные планы разрабатывались и литовскими военными38. К настоящему времени, однако, остается неизвестным, насколько обо всей этой противоречившей договорам о взаимопомощи деятельности было известно в Кремле.

Раздражающим фактором для Москвы стала попытка прибалтийских стран оживить деятельность так называемой «Балтийской Антанты» как путем проведения секретных консультаций политического и военного характера, так и с помощью формализованной координации. Состоявшаяся 14-16 марта 1940 года в Риге конференция «Балтийской Антанты» вызвала настороженность советской стороны (док. №75) и дала повод Москве заподозрить тайное присоединение Литвы к эстонско-латвийскому военному союзу.

Тем не менее отношения Москвы с прибалтийскими странами оставались вполне корректными, что неоднократно отмечалось прибалтийскими посланниками в Москве (док. №82, 84, 85, 86, 88). Советское руководство шло на уступки этим странам в экономических вопросах (док. №92), обсуждало вопросы о предоставлении вооружений и военного оборудования латвийской, литовской и эстонской армиям. 

Однако в мае 1940 года положение дел принципиальным образом поменялось. Причиной тому стало, во-первых, радикальное изменение геополитической ситуации в Европе и, во-вторых, неразумные действия литовских властей.

Как уже упоминалось, в соответствии с советско-германским соглашением от 28 сентября 1939 года Литва была передана в советскую зону влияния. При этом в секретном дополнительном протоколе было зафиксировано, что «как только Правительство СССР предпримет на литовской территории особые меры для охраны своих интересов… литовская территория, которая лежит к юго-западу от линии, указанной на карте, отходит Германии».

Пописанный 10 октября 1939 года советско-литовский договор о взаимопомощи, однако, не имел отношения к оговоренным в секретном дополнительном протоколе «особым мерам»: никаких претензий на часть территории Литвы германской стороной предъявлено не было.

Ситуация складывалась не вполне понятная. С одной стороны, советско-германские договоренности относили Литву к советской сфере влияния и признавали право СССР на применение в Литве неких «особых мер».
С другой стороны, в случае применения этих «особых мер» часть территории Литвы должна была быть передана Германии. При этом германское руководство проводило по отношению к Литве политику, отличавшуюся от той, что проводилась по отношению к другим прибалтийским странам. Уже в октябре 1939 года было объявлено о проведении репатриации балтийских немцев из Латвии и Эстонии; из Литвы же таковой не проводилось. Немецкие национальные меньшинства были одним из традиционных инструментов экспансии Берлина, использовавшимся и при расчленении Чехословакии, и при отторжении Клайпеды от Литвы. Советское полпредство в Литве отмечало: «Отказ от репатриации немцев из Литвы… показывает, что Германия хочет сохранить здесь свои кадры. Проведенная работа по регистрации немцев в Литве была использована немцами для вербовки агентуры (сведения военного атташе тов. Коротких). Отказ от репатриации оценивается в Литве положительно».

Литовский историк Ч.Лауринавичюс отмечает, что подобные странности способствовали формированию у литовского руководства сомнений относительно содержания советско-германских договоренностей относительно Литвы. «Хотя осенью 1939 года стало очевидно, что страны Балтии попали в сферу влияния Советского Союза, однако в отношении Литвы полной ясности не было. Главным образом потому, что, согласно секретному дополнительному протоколу к пакту Молотова - Риббентропа, подписанному 28 сентября 1939 года, часть литовской территории оставалась за Германией. Поскольку литовскому руководству это обстоятельство стало известно (Сталин сам сказал об этом Урбшису), то появились предположения, что Германия полностью от Литвы не отказалась… В Каунасе и впрямь могли засомневаться по поводу того, в чьей же на самом деле сфере влияния находится Литва». Это наблюдение подтверждается действиями посла Литвы в Москве Л.Наткявичюса. Его поведение никак не напоминало поведение представителя подчиненной страны; начиная с конца 1939 года литовский посол постоянно обращался в НКИД СССР со все новыми и новыми обращениями, требовавшими оперативного разрешения44. В беседах со своими прибалтийскими коллегами литовский посланник в Москве намекал, что «положение Литвы немного отличается от прочих Балтийских государств, ибо у Литвы есть общая граница с Германией, поэтому естественно, что оба государства выказывают наибольшую заинтересованность в Литве» (док. №71).

Однако Президент Литвы А.Сметона предпочел ориентироваться исключительно на Германию. О настроениях литовского президента свидетельствуют слова, сказанные во время беседы с британским посланником в Каунасе Т.Престоном: «Гитлер будет уважать частную собственность, если он войдет маршем в Литву. Советский Союз, напротив, конфискует собственность и откроет в сельской местности колхозы… Что мы в этих условиях можем сделать, кроме как вручить наши судьбы Германии?». В феврале 1940 года начальник Департамента госбезопасности МВД Литвы А.Повилайтис совершил поездку в Берлин, где в ходе встреч с высокопоставленными представителями РСХА по заданию А.Сметоны зондировал вопрос о возможности установления германского протектората над Литвой. Стоит отметить, что этот зондаж осуществлялся не по дипломатическим каналам; большинство членов литовского кабинета министров не разделяло прогерманских симпатий президента. Авантюристические действия Сметоны были чрезвычайно рискованными; благодаря наличию агента советской разведки в руководстве литовского Департамента госбезопасности информация о визите Повилайтиса в Берлин очень скоро стала известна Москве.

К марту-апрелю 1940 года действия Германии вызывали у Кремля все большие опасения. Охлаждение советско-германских отношений, в частности, отмечалось на состоявшемся 6 апреля совещании посланников прибалтийских стран: «Представляя взаимную информацию о наблюдениях за отношениями Советского Союза и Германии, единодушно высказывались, что по заключению мира между Финляндией и Советским Союзом в отношениях наступила известная сдержанность со стороны Советского Союза» (док. №85).

Возможно, советское руководство в создавшейся ситуации и не стало бы предпринимать чрезвычайных мер в отношении стран Прибалтики, однако вскоре Германия начала наступление на Западе. Феноменальные успехи германских войск стали неприятным сюрпризом для Кремля. «Быстрое наступление Германии, не считающейся с международным правом и договорами, разрушающей по пути все, мешающее достижению целей, и неожиданно большие успехи на полях войны вызывают глубокие раздумья не только в дипломатическом корпусе, но также, насколько заметно, повлияли на настроение правительства и общества Советского Союза», - констатировал 23 мая 1940 года латвийский посланник в Москве (док. №97).

Советское руководство уделяло прибалтийскому «плацдарму» все большее внимание. Ф.Коциньш сообщал в МИД Латвии: «Советский Союз внимательно следит за политическими настроениями в Балтийских государствах, чтобы не произошел перелом в отношении к Советскому Союзу, особенно сейчас, когда перевес Германии заметней день ото дня. Что в Литве наблюдаются известные признаки, это вовсе не большая тайна. Несколько двусмысленно дал понять литовский посланник Наткявичюс, что положение Литвы особенное, - ей нужно ориентироваться как на Германию, так и на Советский Союз» (док. №100).

19 мая 1940 года у советского руководства еще сохранялись надежды на то, что в боевых действиях на Западе «французская армия не сказала своего последнего слова» (док. №95). Однако буквально несколько дней спустя германские войска, сломив сопротивление французских и британских войск, вышли к Ла-Маншу. После этого в Кремле сочли, что проблему прибалтийского «плацдарма» надо решать как можно скорее - до того, как руки у Берлина окажутся развязанными.

25 мая 1940 года нарком иностранных дел В.М.Молотов сделал послу Литвы в Москве неожиданно резкое заявление в связи с исчезновением военнослужащих из дислоцировавшихся в республике советских военных частей49. В течение следующих нескольких недель советская сторона непрерывно наращивала дипломатическое давление на литовское руководство (док. №103). Показательно, что к Латвии и Эстонии претензий у советского руководства не возникало; состоявшийся 2-9 июня 1940 года визит в Москву латвийской военной делегации во главе с военным министром, главнокомандующим латвийской армией К.Беркисом не был омрачен какими-либо советскими демаршами (док. №105 , 106, 107).

14 июня 1940 года советское правительство предъявило Литве ультиматум, в котором требовалось привести к власти дружественное Москве правительство и допустить на территорию страны новые контингенты советских войск. Авантюристические политические игры литовского Президента Сметоны предопределили потерю государственной независимости не только Литвой, но и остальными прибалтийскими странами. С военной точки зрения было абсолютно бессмысленно вводить войска только в Литву; поэтому два дня спустя, 16 июня, аналогичные ультиматумы были предъявлены Латвии и Эстонии. Под угрозой силы советские требования были приняты, сопротивления дополнительному вводу советских войск, проходившему 15-21 июня, оказано не было; по прибалтийским городам прокатились массовые митинги в поддержку смены режимов. Власти, включая президентов К.Улманиса и К.Пятса, а также и. о. Президента Литвы А.Меркиса, в целом сотрудничали с советскими представителями (А.Сметоне удалось бежать в Германию).

Переход Москвы от политики невмешательства во внутренние дела прибалтийских стран к прямому давлению носил характер поспешной импровизации. 23 мая 1940 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об эвакуации в Литву литовского населения пограничных с Литвой районов Белоруссии51. Как справедливо замечает Н.С.Лебедева, подобное решение «было бы бессмысленным, если бы к этому времени уже приступили к реализации плана инкорпорации Литвы в СССР»; по этой причине оно и было отменено позднее. Однако 23 мая эвакуация литовцев в независимую Литву еще не была бессмысленной; следовательно, к этому моменту в Кремле еще не собирались изменять свою политику в отношении Литвы.

Примерно за две недели до предъявления Москвой ультиматума Каунасу начальник восточноевропейского департамента МИД Великобритании У.Стрэнг дал следующую оценку происходящего: «Русские, кажется, дрожа от страха вследствие неожиданного для них успеха немцев, уже исподволь, видимо, начинают придираться к прибалтийским государствам, на этот раз начиная с Литвы, чтобы при необходимости свойственными большевикам методами можно было бы оправдать эвентуальную оккупацию Прибалтики исходя из параллели - если бы англичане раньше оккупировали Голландию и Бельгию, а также Норвегию и Данию, им легче было бы бороться с Германией, будучи ближе к ее границам, чем теперь».

Эта оценка британского дипломата практически дословно совпадает с позднейшей оценкой литовского военного атташе в Германии полковника К.Гринюса, писавшего: «Со стратегической точки зрения намерения Москвы [в Прибалтике] были ясны: когда Франция рухнула, русские поспешили, пока еще не поздно, продвинуть свой передовой плацдарм как можно дальше на Запад, тем самым увеличить пространство своей стратегической безопасности (в оборонительном варианте)». С успехами Германии в войне на Западе связывал советские действия и посол Литвы в Москве Л.Наткявичюс: «в связи с немецкими успехами русские нервничают» (док. №103).

Аналогичное объяснение действий Москвы было дано наркомом иностранных дел СССР В.М.Молотовым на встрече с членом «народного» правительства Литвы министром иностранных дел В.Креве-Мицкявичюсом 30 июня 1940 года. Молотов объяснил ультиматум 14 июня 1940 года тем, что «Сметона обращался к немецкому правительству, чтобы то ввело в Литву немецкую армию… Поэтому советское правительство было вынуждено предпринять соответствующие шаги, поскольку не хотело повторить ошибок французов, не пожелавших в свое время оккупировать Бельгию. Если бы французы сделали это, сила всей немецко-французской кампании была бы совершенно другая».

Однако наиболее четкое объяснение советской политики в Прибалтике летом 1940 года было дано не привыкшими к осторожности дипломатами и даже не военными, а чекистом - первым заместителем наркома НКВД СССР В.Н.Меркуловым. В частной беседе с главой компартии Литвы А.Снечкусом Меркулов объяснил: «Сталин рассматривает балтийские государства как трамплин, который нужен немецким стратегам для прорыва на Ленинград, захвата этого города, соединения с финнами… Если в балтийских государствах будут даже дружественные нам правительства, то в тот день, когда сложится невыгодная для нас обстановка в Европе, немцы при помощи своей «пятой колонны» организуют в этих странах восстания и с помощью диверсантов и какой-то части местных вооруженных сил нападут на базы Красной Армии, блокируют или уничтожат их и через 48 часов будут стоять под Ленинградом… Если же балтийские государства станут частью СССР, то нападение на них уже не будет казаться немцам незначительной авантюрой, а будет началом большой войны. А к этому Гитлер еще не готов. Короче говоря, принятие балтийских государств в состав СССР отодвинет начало войны как минимум на год, на два».

Можно констатировать, что неискренность прибалтийской верхушки в соблюдении договоров с Советским Союзом (особенно вопиющая в литовском случае) в сочетании с лавинообразным нарастанием нацистской угрозы стали важными факторами, побудившими Кремль оказать на эти страны жесткий нажим с целью смены там политических режимов и ввода дополнительных контингентов советских войск. Катастрофически быстрое поражение в июне 1940 года Франции, считавшейся одним из столпов Версальского мира и самым серьезным военным противником Гитлера на Западе, не только не оставляло иллюзий о дальнейшем развертывании нацистской агрессии, но и стало катализатором встречных геополитических изменений. Это привело к введению сначала в Литву, а потом и в остальные прибалтийские республики дополнительных контингентов советских войск и формированию «народных» правительств. Последовавшее за этим включение Прибалтики в состав СССР стало радикальным решением проблемы «плацдарма», мучившей советское руководство без малого два десятилетия.

Источник