Мгновение 17. 28 апреля. Суббота

Да будет свет

Исключительно важным событием в жизни людей в Советском Союзе стало то, что последовало за постановлением Государственного комитета обороны № 8342 от 28 апреля 1945 года. Оно называлось «Об изменении режима затемнения на части территории Советского Союза» и гласило: «В соответствии с изменившейся воздушной обстановкой ГКО постановляет:

1. С 30 апреля сего года с 20 часов полностью отменить затемнение на территории Союза ССР восточнее линии: Архангельск, Медвежьегорск, Кексальм (все пункты исключительно), Ленинград (включ.), Луга (исключ.), С. Русса, Вязьма, Брянск, Чернигов, Киев (все пункты включ.), Белая Церковь, Кировоград (исключ.), Кривой Рог (включ.), Перекоп (исключ.), Феодосия, Батуми, Ленинакан, Ереван, Нахичевань, Астара (все пункты включительно).

2. Обязать Совнаркомы республик, краевые и областные исполкомы Советов, директоров предприятий и начальников железных дорог принять необходимые меры к сохранению и готовности всех средств затемнения.

3. Обязать Командующего Артиллерией Красной Армии т. Воронова держать в постоянной готовности все средства противовоздушной обороны, прикрывающие объекты на территории, где полностью отменено затемнение».

Подавляющая часть европейской части СССР впервые за четыре года сможет увидеть освещенными улицы городов и сел, зажечь свет в домах и квартирах без необходимости обеспечивать светомаскировку. Это была одна из самых долгожданных примет возвращения мирной жизни.

И все в нашей стране, и не только в ней, буквально ловили любую весточку из Берлина. Когда же…

Стратегическая картина не менялась. Армии 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов пробивались к центру Берлина, дрались с остатками окруженных частей 9-й армии Буссе и прорывавшейся с запада 12-й армии Венка. Но шансы на прорыв уже растаяли. Части, оборонявшие центр столицы Германии, были изолированы, у них заканчивались и боеприпасы, и продовольствие. «Склады в основном были расположены в уже захваченных нами пригородах Берлина, - расскажет Конев. - Наблюдались попытки снабдить окруженные немецкие войска боеприпасами по воздуху. Но это ни к чему не привело. Почти все транспортные самолеты, шедшие на Берлин, были сбиты нашей авиацией и зенитной артиллерией еще на подходах к городу».

Войска 1-го Белорусского фронта Жукова продрались в самый центр столицы рейха. 28 апреля командир 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии генерал-майор Семен Никифорович Переверткин, один из героических участников обороны Москвы, отдал приказ № 0025: «150-й стрелковой дивизии – одним стрелковым полком – оборона на р. Шпрее. Двумя стрелковыми полками продолжить наступление с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть западной частью рейхстага. 171-й стрелковой дивизии продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть восточной частью рейхстага».

Выполняя этот приказ, писал Жуков, «150-я и 171-я стрелковые дивизии, усиленные 23-й танковой бригадой подполковника М.В. Морозова, в ночь на 29 апреля на направлении главного удара корпуса действиями передовых батальонов под командованием капитана С.А. Неустроева и старшего лейтенанта К.Я. Самсонова захватили мост Мольтке». За этим мостом – здание рейхстага, до него несколько сот метров. Но сколько еще наших ребят положат свои жизни, чтобы пройти эти метры…

Маршал Конев досадует, что там – в центре – не его героические бойцы. В мемуарах он напишет: «Учитывая продвижение войск Чуйкова на запад и стремясь не допустить в условиях уличных боев перемешивания наших частей с частями 1-го Белорусского фронта, я приказал Лучинскому и Рыбалко после выхода на Ландвер-канал повернуть свои наиболее продвинувшиеся части на запад и в дальнейшем продолжать наступление в новой, установленной к тому времени полосе действий 1-го Украинского фронта». Рыбалко по телефону «заявил, что ему непонятно, почему корпуса, уже нацеленные на центр города, по моему приказу отворачиваются западнее, меняют направление наступления… Он буквально должен был пересилить себя, чтобы выполнить этот приказ».

10-й гвардейский танковый корпус 4-й гвардейской танковой армии Лелюшенко вместе с 350-й дивизией 13-й армии Пухова продолжали борьбу с двадцатитысячной группировкой противника на острове Ванзее. В ночь на 29 апреля в двадцать три часа, после короткого огневого налета, они начали форсировать протоку и уже к полуночи захватили первый плацдарм на северном берегу.

А начальник гарнизона и военный комендант Берлина, командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Берзарин издал приказ № 1 о переходе всей власти в городе в руки Советской военной комендатуры. В литературе приказ датируют и 30 апреля: он был расклеен по всему Берлину в виде листовок с обозначением разных дат – и 28-е, и 30-е. Приказ гласил: «1. Населению города соблюдать полный порядок и оставаться на своих местах.

2. Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и все подчиненные ей организации («Гитлерюгенд», «Фрауеншафт», «Штудентенбунд» и проч.) распустить и деятельность их воспретить.

Руководящему составу всех учреждений НСДАП, гестапо, жандармерии, охранных отрядов, тюрем и всех других государственных учреждений в течение 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в районные и участковые военные комендатуры для регистрации.

В течение 72 часов на регистрацию обязаны также явиться все военнослужащие немецкой армии, войск СС и СА, оставшиеся в Берлине…

4. Все коммунальные предприятия, как-то: электростанции, водопровод, канализация, городской транспорт, метро, трамвай, троллейбус; все лечебные учреждения; все продовольственные магазины и хлебопекарни должны возобновить свою работу по обслуживанию нужд населения…

6. Владельцам и управляющим банков временно всякие финансовые операции прекратить. Сейфы немедленно опечатать и явиться в военные комендатуры с докладом о состоянии банковского хозяйства…

9. Работу увеселительных учреждений (как-то: кино, театров, цирков, стадионов) отправление религиозных обрядов в кирхах, работу ресторанов и столовых разрешается производить до 21.00 часа по берлинскому времени.

10. Население города предупреждается, что оно несет ответственность по законам военного времени за враждебное отношение к военнослужащим Красной Армии и союзных ей войск.

11…. Военнослужащим Красной Армии запрещается производить самовольно без разрешения военных комендантов выселение и переселение жителей, изъятие имущества, ценностей и производство обысков у жителей города».

Бои в тот день продолжались и на других фронтах. 2-й Белорусский фронт Рокоссовского продвигался все дальше на северо-запад широкой полосой по побережью Балтийского моря.

Американские войска вошли в концлагерь Дахау - к северу от Мюнхена. Около тридцати эсэсовцев, охранявших лагерь, пытались оказать сопротивление, открыв огонь с наблюдательных вышек, но вскоре были уничтожены. Остальные охранники, а их было около пятисот человек, были перебиты – кто заключенными, но в основном американцами, у которых не выдержали нервы от увиденного в лагере. Американский лейтенант приказал поставить к стенке и расстрелять 346 эсэсовцев.

На окраине лагеря нашли вагоны для скота, битком набитые мертвыми телами и живыми людьми. Из 30 тысяч выживших заключенных Дахау 2466 умерли в следующие же дни, несмотря на то, что их накормили и оказали медицинскую помощь.

Утром 28 апреля командовавший обороной Берлина генерал Вейдлинг на своем командном пункте в Бендлерблоке прорабатывал план прорыва остававшихся в Берлине войск из города. «Прорыв предполагался тремя волнами с двух сторон через гавелевские мосты, южнее Шпандау, - объяснял Вейдлинг. - В третьей волне должен был находиться Гитлер со своим штабом».

Сам фюрер, объявившийся днем в общих помещениях бункера, шокировал Ганну Райч: «Казалось, он все еще надеется на успех генерала Венка, пробивающегося с юга. Он мало говорил о чем-либо другом и весь день строил тактические планы, какие Венк может применить для освобождения Берлина. Он шагал по бункеру, размахивая дорожной картой, которая уже почти разлагалась от пота его рук, и строил планы кампании Венка перед всяким, кто его случайно слушал».

Генерал-фельдмаршал Кейтель вечером из северной ставки связывался с бункером: «У меня состоялся продолжительный телефонный разговор с генералом Кребсом, находившимся в Имперской канцелярии; поскольку фюрер адресовал меня к нему, поговорить с Гитлером лично я не смог. Телефонная связь неоднократно нарушалась и прерывалась».

В 22 часа состоялось совещание с обсуждением стратегической обстановки. Доклад делал Вейдлинг, который поделится воспоминаниями: «Количество слушателей уменьшилось… Для меня не составило труда перейти к предложению о прорыве. Кребс занял положительную позицию по этому вопросу.

Гитлер долго раздумывал, затем усталым, безнадежным голосом сказал:

- Чем может помочь этот прорыв? Мы из одного котла попадем в другой. Нужно ли мне скитаться где-нибудь по окрестностям, чтобы ждать своего конца в крестьянском доме или в другом месте? Лучше уж в таком случае я останусь здесь…

Я ожидал всего, но только не такой реакции. Ради того, чтобы дать им возможность как можно дольше отсиживаться в безопасности в бомбоубежище, многие тысячи людей с обеих сторон должны были приносить жертвы в этой преступной борьбе. Я покинул Имперскую канцелярию в озлобленном настроении».

В ночь с 28 на 29 апреля Гитлер сделал два важных дела. Он составил завещания. И официально сочетался браком.

Об истории составления политического завещания и дальнейшей судьбе текста поведает на допросе адъютант фюрера майор Гюнше: «Ночью 28.4.45 г. фюрер продиктовал своим секретарям Кристиан и Юнге свое завещание. Это завещание было отпечатано в 3-х или 4-х экземплярах… С копиями этих завещаний утром 29.4.45 г. был отправлен майор Иоганнмейер к командующему центральной группой армий генерал-фельдмаршалу Шёрнеру, к оберберейхсляйтеру нацистской партии Лоренцу и Цандеру, к гросс-адмиралу Дёницу, генерал-фельдмаршалу Кессельрингу или же гауляйтеру Гизелеру, находившемуся в Мюнхене. Рейхсляйтер Борман поставил курьерам задачу: переодеться в гражданскую одежду и пробраться сквозь русские позиции». Все курьеры попадут в руки советских спецслужб.

Текст не блистал оригинальностью. «Неправда, что я или кто-то другой в Германии хотел войны в 1939 году. Ее жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в интересах евреев…

Я не желаю… попадать в руки врага, который жаждет нового спектакля, организованного евреями ради удовлетворения истеричных масс. Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно избрать смерть в тот момент, когда я пойму, что резиденцию фюрера и канцлера нельзя будет более защищать».

Практические пункты завещания касались назначений на ключевые посты в новом руководстве Германии. Гитлер распределил их так:

- Карл Дёниц – президент рейха, главнокомандующий вермахта, военный министр и командующий военно-морским флотом,

- Геббельс – канцлер, то есть глава правительства,

- Борман – министр по делам партии,

- Зейсс-Инкварт – министр иностранных дел,

- Гислер, гауляйтер Баварии – министр внутренних дел,

- Шёрнер – главнокомандующий сухопутных сил,

- фон Грейм – главнокомандующий ВВС,

- гауляйтер Ханке – рейхсфюрер СС и начальник полиции.

Остальные назначения касались экономических министерств.

Таким образом, фюрера больше не должно было быть, а распределение должностных полномочий повторяло существовавшее в Веймарской республике, не считая министра по делам партии и рейхсфюрера СС. Все посты получили проверенные люди.

Гитлер в завещании просил их ставить интересы нации выше собственных чувств и не сводить счеты с жизнью, чтобы и дальше нести знамя строительства национал-социалистического государства. Это – «миссия грядущих веков».

И в завершение: «Все усилия и жертвы германского народа в этой войне так велики, что я даже не могу допустить мысли, что они были напрасны. Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке». Он ни о чем не жалел и предлагал наследникам истреблять евреев и славян.

Второе завещание было личным и отличалось большей лаконичностью: «Если в годы борьбы я не мог принять на себя ответственность за супружество, то сегодня, перед смертью, я беру в жены женщину, которая после долгих лет верной дружбы по собственной воле приехала в почти окруженный город, чтобы разделить мою судьбу. Она умрет вместе со мной, по ее собственной воле, как моя супруга. Эта смерть возместит нам все потери, которые мы понесли в течение жизни, целиком посвященной служению моему народу».

В остальной части документа содержались распоряжения относительно его имущества, которое переходило его родственникам, родственникам Евы и его соратникам. Душеприказчиком назначался Борман. «Моя жена и я, - заключил Гитлер, - принимаем смерть, дабы избежать позора плена или капитуляции».

Импровизированная церемония бракосочетания состоялась в штабном зале бункера. Биограф фюрера замечал: «Приняв решение о самоубийстве и освободившись от своей миссии, он хотел отблагодарить женщину, согласившуюся остаться с ним до конца – в отличие от многих товарищей, бежавших от него, как крысы бегут с тонущего корабля».

Роль чиновника муниципальной администрации взял на себя офицер по вопросам гражданского состояния. Свидетелями выступили Борман и Геббельс.

Расписавшись, новобрачные отправились в свои апартаменты в бункере и выпили шампанского.

Другая возлюбленная пара не дожила до конца дня 28 апреля.

По приказу Комитета национального освобождение Северной Италии (КНОСИ) отряд во главе с миланским коммунистом полковником Валерио (Вальтер Аудизио) забрал из рук партизан Бенито Муссолини, Кларетту Петтачи и сопровождавших дуче фашистских бонз.

Все они были расстреляны по приговору КНОСИ в 16.10 на окраине деревни Маццегра. Расстрелом руководил полковник Валерио, заявивший, что имеет приказ казнить Муссолини. Но, судя по всему, к решению о немедленной казни без суда и следствия приложили руку и сотрудники британской «Intelligence Service».

Субботним вечером 28 апреля тела расстрелянных были перевезены на грузовике в Милан и выброшены из кузова прямо на площадь. Лицо дуче было обезображено до неузнаваемости. Потом трупы повесили вниз головами на крюках для мяса у бензозаправочной станции на площади Лоретто, где незадолго до этого была публично расстреляна группа итальянских партизан.

Затем веревки перерезали, и остаток воскресенья тела лежали в сточной канаве, отданные на поругание. Первого мая Бенито Муссолини похоронят рядом с Клареттой на миланском кладбище Симитеро Маджиоре, на участке, где находили последнее пристанище нищие и бездомные.

Генерал де Голль подведет итог бурной жизни дуче: «Днями раньше стало известно о гибели Муссолини, который хоть и упорствовал до последнего, давно уже был заложником событий. Но сколько шума наделал в мире этот амбициозный, дерзкий, честолюбивый дуче, этот зажигательный и неугомонный оратор своими необузданными идеями, драматическими жестами!..

Когда его настигла пуля партизана, у Муссолини уже не было смысла цепляться за жизнь. Желая объять необъятное, к концу жизни он остался ни с чем. Во времена расцвета фашистского режима его диктатура казалась прочной, но таковой, в сущности, она никогда не была и не могла быть в условиях, когда рядом сосуществовали монархия, церковь, противоречивые интересы различных социальных групп, а народ, имеющий за спиной многовековую историю, оставался тем же самым народом, несмотря на всякие фетиши и обряды. Конечно, в претензиях возродить верховенство античного Рима было нечто величественное. Но достижима ли была эта цель в наше время, когда весь мир един и руководит им техника? Восстановить против Запада Италию, прародительницу его культуры, вовлечь метрополию латинской цивилизации в разнузданные планы германских поработителей, иными словами, заставить свой народ сражаться за чужие интересы означало совершить насилие над природой вещей. Пока Германия преуспевала на полях сражений, дуче удавалось поставлять на фронты в качестве пушечного мяса мало верящие в правоту его дела итальянские армии. Но как только могучий союзник попал в беду, ситуация оказалась немедленно проигранной, и волна отступничества и недовольства сокрушила Муссолини».

А на юге Италии - в Казерте близ Неаполя - начались переговоры о капитуляции миллионной немецкой группировки, все еще воевавшей против союзников. Германские представители были доставлены туда людьми Даллеса на личном самолете фельдмаршала Александера. Ставка англо-американцев на Средиземноморском театре военных действий размещалась в огромном замке неаполитанских королей. «Позади замка струящиеся с холма водопады образовывали множество расположенных террасами прудов и фонтанов, украшенных статуями в стиле барокко и окруженных английским парком XVIII века, - живописал Даллес. - Первые неформальные переговоры между генералами Лемницером и Эйри и германскими эмиссарами прошли хорошо, за традиционным британским дневным чаем. Эйри пытался объяснить немцам, что они находятся здесь для подписания безоговорочной капитуляции, а не для обсуждения какого-либо соглашения…

Скоро стало ясно, что майор Веннер, представитель от СС, в душе уже сдался и, похоже, имел указания подписать акт о капитуляции в любой представленной форме. Однако Швайниц, выступавший от имени вермахта… заявил, что хочет избавить немецких солдат от длительной изоляции в союзнических лагерях для военнопленных на чужой земле. Вновь и вновь он ссылался на устные инструкции, полученные им по этому вопросу от командующего, которые не позволяли ему принять условие капитуляции в представленном виде».

Переговоры перенеслись на следующий день.

Почти весь день накануне и часть дня 28 апреля Уинстон Черчилль работал над текстом. Он готовил послание Сталину. Самое пространное за все годы их переписки и, пожалуй, самое красноречивое. На этот раз Черчилль даже не стал информировать американского президента не только о содержании письма, но даже о самом факте личного обращения к Сталину. Что же в эти дни, когда бойцы Красной армии приближались к рейхстагу, так занимало мысли британского премьера? Он думал о Польше. И еще немного о Югославии.

После долгой преамбулы Черчилль приступил к делу. «4… После того, как Ваш представитель в Московской Комиссии по Польше сделал невозможным начало переговоров, предусмотренных в нашем соглашении, Вы, кажется, теперь предлагаете оказаться от согласованной процедуры… Советское правительство заключает договор сроком на двадцать пять лет с существующим Временным Правительством Берута, хотя это правительство по-прежнему не является ни новым, ни реорганизованным…

5. Я должен также сказать, что ход событий в Югославии таков, что я не чувствую соотношения интересов наших стран, как 50% к 50%. Маршал Тито стал полнейшим диктатором. Он заявил, что он предан в первую очередь Советскому Союзу. Хотя он и разрешил членам Югославского Королевского Правительства войти в свое правительство, однако их только шесть против двадцати пяти, назначенных им лично…

6… Все мы здесь потрясены тем, что Вы предположили, что мы могли бы работать над созданием польского правительства, враждебного СССР. Это прямо противоположно нашей политике. Но ведь Польша была страной, из-за которой в 1939 г. англичане вступили в войну с Германией… Этот огонь по-прежнему горит, охватив почти все классы и партии, здесь, на этих островах и в самоуправляющихся доминионах, и они никогда не будут считать, что эта война закончилась справедливо, если бы с Польшей не обошлись справедливо в соответствии с понятиями суверенитета, независимости и свободы, в полном значении этих слов, на основе дружбы с Россией…

8… Нашей единственной политикой в Греции является восстановление нормального положения вещей как можно скорее и проведение справедливых и свободных выборов…

10… Вам следовало бы пойти нам навстречу в отношении другой части политики, которую Вы наравне с нами провозгласили, а именно: суверенитет, независимость и свобода Польши, при условии, что Польша будет дружественной по отношению к России. Поэтому Правительство Его Величества не может допустить создания правительства по типу югославского, в котором приходилось бы четыре представителя нынешнего Варшавского Временного Правительства на каждого представителя от других демократических элементов…

11. В настоящий момент возникают также трудности из-за разного рода слухов, исходящих из Польши, относительно которых г-н Молотов совершенно не удостаивает нас информацией, несмотря на неоднократные запросы… Например, идут разговоры о 15 поляках, которые, как указывают, встретились с русскими властями для переговоров свыше четырех недель тому назад… Имеются многие другие сообщения о депортациях и т.п. Как я могу опровергать такие слухи, когда Вы мне не даете никакой информации и когда ни мне, ни американцам не разрешатся послать кого-либо в Польшу».

О чем шла речь в 11-м пункте послания Черчилля? Он сам об этом расскажет в своей «Истории Второй мировой войны»: «27 марта командующий подпольной армией генерал Леопольд Окулицкий – преемник генерала Бур-Комаровского - и два других лидера встретились в предместье Варшавы с советским представителем. На следующий день к ним присоединилось 11 деятелей, представлявших главные политические партии Польши. С этого свидания никто не вернулся. 6 апреля эмигрантское правительство опубликовало в Лондоне заявление… Самые ценные представители польского подполья бесследно исчезли, несмотря на то, что русские официально гарантировали их безопасность».

Свое длинное послание Черчилль заканчивал мрачным пророчеством: «12. Не особенно утешительно заглядывать в будущее, когда Вы и страны, в которых Вы господствуете, плюс коммунистические партии во многих других государствах выстраиваются все по одну сторону, а те, кто объединяется вокруг народов, говорящих по-английски, и их союзников и доминионов, – по другую сторону. Вполне очевидно, что ссора между ними раздирала бы мир на части и что все мы, руководители каждой из сторон, которым приходилось иметь к этому какое-либо отношение, были бы посрамлены перед историей…

Прошу Вас, мой друг Сталин, не недооценивайте расхождений, намечающихся по вопросам, которые могут Вам показаться маловажными для нас, но которые символизируют мировоззрение демократических народов, говорящих на английском языке».

Сталин найдет время ответить Черчиллю 5 мая. Ответ британский премьер сочтет «обескураживающим».

В Сан-Франциско на четвертом пленарном заседании, которое открылось 28 апреля в 15.50, председательское кресло впервые занял представитель СССР - Вячеслав Молотов:

- Сотоварищи-делегаты! Прежде всего позвольте мне выразить вам благодарность за избрание меня, советского представителя, в качестве одного из четырех председателей конференции. Приступая к исполнению своих обязанностей, я выражаю огромное удовлетворение по поводу того, что русская речь прозвучит с этой высокой международной трибуны.

Продолжали выступать руководители делегаций, время им особо не ограничивали. На том заседании говорили главы внешнеполитических ведомств Сальвадора, Греции, Филиппин (это островное государство было де-факто американской колонией, оккупированной Японией, что тоже не мешало ей стать членом ООН). Малые государства волновали в первую очередь вопросы ограничения полномочий постоянных членов СБ ООН в части применения ими права вето, а также расширения полномочий Генеральной Ассамблеи, где были представлены все страны без исключения.

Примерно в том же ключе выступал и министр иностранных дел Уругвая Серрато.

- Безопасность, - произнес он в середине речи, - должна быть коллективной, универсальной и принудительной.

На этих словах в зале неожиданно поднялся возбужденный шум.

Председательствующий призвал к порядку и поспешил выяснить, что происходит. Оказалось, что в зале раздавали американскую газету с крупным заголовком: «Нацисты капитулируют». Многие уже стали ликовать. Молотов невозмутимо заявил, что сведения о капитуляции Германии пока официально не подтверждены, и призвал депутатов продолжить работу.

Это была газета с уже протухшей новостью от агентства Рейтер – об инициативе Гиммлера.

Источник